[ Поколения не «Next» ]

В течение нескольких дней очаг военных действий из Цумадинского и Ботлихского районов переместился в Кадарскую зону, хотя лидеры джамаатов Карамахи и Чабанмахи жёстко отмежевались от военной авантюры своих ещё вчерашних единомышленников, вторгшихся в Дагестан с территории Чечни, и выступили против установления силовым путём исламской формы правления. Естественно, роль своеобразного катализатора для появления таких заявлений и сдерживающего фактора собственных агрессивных импульсов сыграло резко отрицательное отношение общественного мнения к происходящим событиям. Кроме того, сказалась нарастающая милитаризованная составляющая в лице российской армии, откомандированных в Страну гор милиционеров и раздача оружия так называемым ополченцам и отрядам самообороны, отнюдь не благосклонно расположенным к приверженцам «нетрадиционного» ислама.

Но маховик войны уже невозможно было остановить, и 28 августа подразделения федеральных войск совместно с дагестанскими стражами правопорядка начали штурм «независимой исламской территории» Кадарского анклава. Через две недели кровопролитных боёв в разрушенные и безлюдные населённые пункты вошли силовые структуры. Тогда действия федеральных и дагестанских властей выглядели вполне логичными с военно-стратегической точки зрения, но они могут оказаться явно контрпродуктивными в ближайшей и отдалённой перспективе. По мнению социолога и исламоведа Дмитрия Макарова, чиновничеству, главным образом дагестанскому, необходимо было «найти политическое решение, предъявив карамахинским салафитам ультиматум о немедленном разоружении». Далее он отмечал, что «безоружный джамаат не избежал бы участи других салафитских групп, к тому времени уже подвергшихся преследованиям со стороны властей, ополченцев и криминальных структур», поэтому ему представлялся предпочтительным вариант «признания за карамахицами права сохранить оружие, придав им статус одного из многочисленных отрядов самообороны, появившихся в республике в августе 1999 года, при условии допущения на их территорию подразделений милиции и организации совместного патрулирования».

Ничего этого не было сделано – и по всему Дагестану после окончания широкомасштабных боевых действий в сентябре-октябре прошли очередные, более жестокие волны тотальных репрессий и зачисток. Правоохранительные органы вместе с прочими заинтересованными структурами принимали самое энергичное участие в охоте на «новых ведьм». Производились недифференцированные аресты активистов «нетрадиционного» ислама с применением физического насилия, обыски молельных домов и мечетей, изъятие и уничтожение религиозных газет, книг и видеозаписей с проповедями, иногда практиковалась и посписочная высылка за пределы родного очага отдельных «ваххабитов», их семей и родственников. В дальнейшем, если принять на веру утверждения арестованных, к ним применялся весьма насыщенный и изощрённо-извращённый арсенал инквизиционных пыток. А ведь абсолютное большинство адептов «нетрадиционного» ислама тогда заняло нейтральную позицию, в основе которой лежал не столько инстинкт самосохранения, сколько действительное несогласие с милитаристскими методами Шамиля Басаева, Хаттаба и Багауддина.

Вообще-то избирательный подход в ту пору необходим был не только к жителям Карамахи и Чабанмахи, но и к прочим носителям идеологии «нетрадиционного» ислама. Предлагая именно такие действия, эксперт Александр Умнов совершенно справедливо отмечал: «Одно дело, когда стремление дагестанцев установить в сёлах исламские порядки используется в экспансионистских целях «гостями» из Чечни, и другое – когда это делается ради борьбы не с Россией, а с преступностью и коррупцией. Попытки же насильственно ликвидировать вторую тенденцию волей-неволей усиливают первую» (еженедельник «Время-МН» от 6/9/1999 г.). Но и тут пути политического урегулирования противостояния оказались обойдёнными властьпредержащими.

Кстати, идущая сейчас в республике закулисная реабилитация лидеров карамахинских и чабанмахинских джамаатов некоторыми аналитиками рассматривается как частичное признание дагестанским сановничеством собственных просчётов, допущенных в ту пору. Правда, есть и другой взгляд: многие, учитывая главным образом этнонаправленный характер процесса, считают, что отдельные публичные политики республики усиленно формируют новую вооружённую опору в лице представителей собственной национальности, но уже вдоволь «понюхавших пороху» и готовых на всё ради очередных «благодетелей»…

Наступление на идеологию «нетрадиционного» ислама в родных пенатах тогда активно велось и на юридическом поприще. Правда, тут успехи оказались не столь значимыми. 16 сентября 1999 года депутаты НС РД единогласно проголосовали за закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан». Правовое содержание акта оказалось настолько непродуманным, что он и поныне вызывает массу ожесточённых споров. Основная его беда в расплывчатости: пространно говорится о ваххабизме при явном отсутствии чётких правовых критериев, определяющих принадлежность к нему. Ведь не могли же дагестанские законодатели (даже при их фантастическом непрофессионализме) указать в акте, что «к сторонникам «нетрадиционного» ислама относятся персоны с длинными бородами, укороченными брюками, регулярно молящиеся и посещающие утренние молитвы, отвечающие на вопрос «как дела?» – «алх1амдулиллагь (прямой перевод – «слава Богу, нормально»)» и т. д. и т. п. Указать-то они не могли, но закон в реальной жизни, особенно в милицейской интерпретации, отчасти получил именно такое явно аномальное наполнение. Юридическая несостоятельность акта проявилась в том числе и в факте последующего осуждения всех задержанных «ваххабитов» по конкретным уголовно-процессуальным статьям, но не по обвинению в приверженности идеологии «ваххабизма»!

Зато сам термин «ваххабизм» оказался очень удобным для дискредитации собственных реальных и мнимых оппонентов. Ныне он сродни пресловутому ярлыку «враг народа». В Дагестане востребованность термина поистине всеохватна и универсальна. Его даже политики, весьма далёкие от религиозных приоритетов, сплошь и рядом вешали и вешают на своих конкурентов. Можно вспомнить неоднократные заявления первых лиц республики, что «Северный альянс» состоит почти из одних ваххабитов. Члены «Северного альянса», в свою очередь, с не меньшим энтузиазмом припоминали и припоминают махачкалинскому «Белому дому», что под его покровительством в своё время без проблем существовал и процветал «ваххабитский» Кадарский анклав. А в условиях России в целом ярлык имеет широкое хождение в среде высших мусульманских лиц. Например, из года в год так называемый Верховный муфтий-хазрат России, Председатель Исламского центрального духовного управления покорных Богу Святой Руси, шейх уль-Ислам, шейх уль-машаих («шейх шейхов») Талгат Таджуддин упорно доказывает, что он является ярым последователем «традиционного» ислама, а его оппоненты и, в первую очередь, глава Союза мусульман России Равиль Гайнутдин, представляют самых отпетых ваххабитов.

Пикантности в сложившуюся ситуацию добавляет и недавнее заявление в Ростове-на-Дону полпреда президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрия Козака. 3 ноября на совещании с членами Совета Федерации от регионов Южного федерального округа по проблемам безопасности и социально-экономического развития Северного Кавказа в присутствии председателя Совета Федерации Сергея Миронова он выразился в том смысле, что «ваххабизм в России вообще запрещать не нужно». «Ваххабизм как религиозное течение в исламе возник 200 лет назад и ничего общего с экстремизмом не имеет. А у нас взяли это течение как флаг экстремистские и террористические силы. К сожалению, это так», – объявил Козак многочисленным представителям СМИ. «Сегодня у нас есть закон о борьбе с религиозным и политическим экстремизмом, который запрещает эти проявления и даёт право Минюсту ставить вопрос о прекращении деятельности такого рода организаций», – добавил он в конце. Сейчас трудно судить, насколько продуманно и дальновидно заявление полпреда, но проводить параллели с давним заявлением Степашина, а затем и последовавшими военными действиями многие дагестанцы (и не только), несомненно, будут…

По большому счёту, идущие в Стране гор разрушительные процессы укладываются в рамки классического противостояния «отцов и детей», «старого и нового». «Отцы» в течение многих десятилетий с помощью насилия построили никуда не годный общественно-политический строй. В середине 90-х годов прошлого столетия они сами вынуждены были объявить об этом. Но передать бразды правления «детям» вследствие непомерного властолюбия и нежелания расстаться с сопутствующими власти административными и жизненными привилегиями они не захотели. Поэтому и получилось, что «перестройка» делалась руками тех же людей, доведших общество до края пропасти. Конечно, ничего хорошего из этого в итоге не могло получиться, что наглядно показывает сегодняшнее наше бытие. А главной бедой «отцов» было и есть полное расхождение между красивыми словами и неприглядными реальными делами… ]§[