[ Фестивальные окончания ]

Наверное, самой долгожданной, если не считать не приехавшего на театральный фестиваль Казахстана (они должны были показывать «Мастера и Маргариту»), была премьера нашего Русского театра – чеховский «Дядя Ваня». За день же до него перед зрителем отчитывались Элиста и Владикавказ.

То коротко

Постановка Русского театра Калмыкии «Мне скучно, бес» уже одним своим названием вводила в заблуждение. Строчка из Гёте, как оказалось, нужна была ровно для того, для чего и «Реквием» Моцарта, отдельные отрывки из которого звучали в спектакле, – для связки. Связывать в одно целое режиссёру Зурабу Нанобашвили пришлось «Маленькие трагедии» Пушкина. А вернее, то, что от них осталось после вырезания из литературного цикла трагедии «Каменный гость» и сокращения трёх оставшихся произведений: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери» и «Пир во время чумы». Остался, по словам литературного критика и по совместительству дочери Олега Ефремова Анастасии Ефремовой, комикс. На самом деле другого, более точного определения спектаклю найти трудно. Пушкинский текст сокращён до реплик; в постановке много кричат и падают, даже когда героям скучно или просто что-то не нравится. Моцарт рыдает на коленях Сальери, а потом с криком «гармония!» обегает зрительный зал; скупой рыцарь волочит современные железные чемоданы из подвала своего древнего мрачного замка, а финальная песня из «Пира во время чумы» в исполнении актёра с явным дефектом речи напоминает раннее творчество Децла. Того, кто хоть раз вдумчиво и не из-под палки прочитал эти трагедии, такое самодурство не может не возмущать. Пусть даже это самодурство из рук небезызвестного Нанобашвили. Который, кстати, в одном из своих интервью несколько ранее заявил: «Театр – это размышление о жизни, осмысление жизни, и при этом, безусловно, зрелище, но не цирк». Цирка на сцене Кумыкского театра не было, но и с размышлениями как-то не задалось. По законам комикса – зрелищность и лаконичность – режиссёр поставил не только игру героев, но и сценографию спектакля «Мне скучно, бес». Правда, в отношении оформления ход оказался удачным. Большой деревянный крест делил пространство сцены на функциональные зоны: служил подвалом скупому рыцарю и местом для пира, того, что во время чумы. В начале постановки под строки из библейского «Апокалипсиса» из него валили клубы мрачного сценического дыма, словно бы начиналась театральная версия «Омена», а под занавес он осветил финальную мысль всего спектакля – «и гроб нас ждёт». Очень оптимистичный, надо сказать, получился у Зураба Нанобашвили комикс.

То длинно

Рожки да ножки, оставшиеся от пушкинских трагедий, передали фестивальную эстафету Владикавказу. На сцене малого зала Русского театра, которому уже 135 лет, актёры презентовали Островского. Постановка «Банкрот» по пьесе «Свои люди – сочтёмся» чинно соответствовала исконному произведению классика, который, хотя и написал огромное количество нестареющих вещей, но всё же (нельзя об этом забывать) творил во времена, когда ещё не было телевидения, ежедневных газет и моментального интернета, который даже пишется уже с маленькой буквы. В те времена, когда никто никуда не спешил, монологовые длинноты казались бесспорным благом. Сейчас всё наоборот. И, возможно, по этой причине приспособленность постановки под современного зрителя того же «Мне скучно, бес» с вытравленным смыслом, но зрелищным и ярким, будет иметь гораздо больший успех. А значит, и прибыли принесёт посолиднее. Очевидно, смысла в этой дилемме Владикавказ не видел. А потому поставил очень правильного, очень традиционного «Банкрота» с народными и заслуженными артистами в главных ролях и много раз перевоспроизведённым текстом на разных сценах страны. Оттого, наверное, актёрам и самим иной раз становилось скучно. И где уж в таком состоянии до правдивого изображения трагедий, показанных Островским в пьесе...

Тут, надо признаться честно, наши ощущения не совпали с мнением компетентного жюри. «Островского сегодня можно играть подробно», – сказал на обсуждении постановки известный театровед Николай Жегин. Его интересовали подробности, рассказанного классиком в пьесе истории банкротства купца Самсона Силыча, роль которого играл заслуженный артист РФ Николай Поляков. Законы русской актёрской школы, которым следовал Владикавказ, в один голос расхвалили почти все приехавшие на фестиваль критики, а сам театр был приглашён сразу на несколько других театральных фестивалей.

То, вроде, в самый раз

«Дядю Ваню», для которого Скандарбек Тулпаров, главный режиссёр Русского театра, соорудил на сцене речку, все ждали с нетерпением. И не только из-за речки. Дух состязательности, которому, казалось, не было места на таком незлобном фестивале, как этот, не давал покоя большинству патриотов, посещавших все постановки.

Речка была. Вернее, узенький канал, опоясывавший сцену. А ещё странные старинные колонны с проросшими ветками. Не колонны прямо, а инсталляции для какой-нибудь «Айдан галереи». Впечатление не обманывало: художником спектакля оказался Ибрагим-Халил Супьянов. Впрочем, все эти оформительские изыски жюри признало излишними. Сказали, что достаточно было просто колонн и вовсе не нужно речки, которую со зрительных мест увидеть не представлялось возможным.

Актёры старались ужасно! Временами даже забывали слова, чувствовалась излишняя резкость движений, а главная героиня Елена, роль которой исполняла Нина Тушишвили, от страха и волнения заметно дрожала. Престарелый Слобожанин, выбранный Тулпаровым на роль дяди Вани, как-то некстати бегал и чересчур хрипел, объясняясь в любви. Астров был чрезвычайно спокоен и даже пьяный и влюблённый не сменил выражения лица (вот бывают же такие мужчины!). Но, несмотря на холодность, которую актёру Переверзеву играть даже не пришлось, женская половина зала прекрасно поняла Елену, которая предпочла его дяде Ване. Астров на сцене Русского появился словно со страниц пьесы Чехова. Какой типаж! Актёра в нём выдавали только туфли. Впрочем, как и в профессоре Серебрякове, и нянюшке.

Чудесной была Соня. Молоденькая актриса, как-то поначалу не вписывавшаяся во всю эту пышность праздных тел, по-чеховски верно отыграла смирение и доброту. Жюри только посоветовало ей меньше улыбаться. К замечаниям критиков кивавший и улыбавшийся Тулпаров обещал прислушаться. Интересно посмотреть постановку немного позже. Говорят, она вызреет и поспеет.

Но уже сейчас Чехов на сцене Русского, на радость всем, звучал отлично. Особенно во втором действии, когда актёры успокоились, перестали носить маски и начали просто жить.

Чеховские смыслы в процессе режиссёрской обработки пьесы совсем не пострадали, но при этом Тулпарова похвалили за оригинальность и собственный неповторимый почерк.

Хулили спектакль за излишнюю целомудренность в сцене расставания Астрова и Елены. Чехов в эту сцену вставил прощальный поцелуй – Скандарбек предусмотрительно заменил его говорящим взглядом.

Кульминация спектакля не оставила равнодушных. Хотя Скандарбек Тулпаров и рассказывал о своей задумке на этот счёт в интервью «ЧК» (№ 36 от 7 сентября 2007г.), эффект получился замечательный. Наш добрый дядя Ваня вбегает в зал с розами, которые с остатками надежды на взаимность решил подарить красавице Елене. Но застаёт её с Астровым в весьма недвусмысленной ситуации. И вот тут-то и приходится как нельзя кстати тулпаровский водоёмчик. Отчаянность в исполнении Слобожанина рвёт бутончики роз и бросает их в сценическую реку. Вид разодранных роз смущает даже самого циничного зрителя, который тут же мысленно подсчитывает в голове их стоимость, Елена плачет у стены, Астров… обаятельный и нахальный Астров начинает разговор о погоде.

Тулпаровская гроза, грохотавшая весь спектакль где-то за сценой, вырвалась на свободу. «Развод!» – и спектакль подошёл к концу. «Развод!» – зрительские аплодисменты. «Развод!» – завершился фестиваль. Да, погода и впрямь стояла чудесная. ]§[

Номер газеты